Жительница села Яутла Клавдия Кузьмовна Коркина рассказала корреспондентам «районки» одну очень удивительную и в то же время трагическую историю судьбы своей родственницы (она ей приходится правнучатая племянница), которой не стало ещё до войны. Сейчас нет ни одного человека, знавшего её. Только пятому поколению родных стала известна тайна её жизни, тщательно скрывавшаяся многие десятилетия. Несколько лет назад уроженец Яутлы (жил в г. Обнинске Калужской области) Анатолий Иванович Строжков написал литературный рассказ об этой женщине, сделав экскурс в историю своей малой родины. Предлагаем нашим читателям ознакомиться с произведением нашего земляка.

В последние сто лет яутляне, жители деревни Яутла на севере Курганской области, очень испортились. Году в 70-м теперь уже прошлого века я в колхозном клубе перед началом киносеанса прошёл между первым рядом и экраном, чтобы увидеть лица моих земляков. И физиономии их меня не порадовали. Народ даже на моей памяти измельчал и подурнел. Как бы за эти слова меня не побили мои земляки-одногодки, когда опять появлюсь в родной деревне. Меня спасёт, может быть, только то, что всё сказанное относится и ко мне. Дед мой поражал односельчан своей мастеровитостью. Отец, Иван Абросимович Строжков, мог только вязать рамы. Я же не сделаю и форточку. А уж о внешности моей и говорить не приходится. Смотрю на фотографии отца, что в тревожные годы войны он присылал домой, и вижу статного, красивого, подтянутого военного. Сравниваю с собой во время моей службы в армии и замечаю, какой я нескладёха в кургузой шинельке. А каким страшилой я был в детстве! Недаром Зарецкие девчонки с умилением, наслаждением и радостью говорили мне, тщательно выговаривая каждую буковку: «Облезьяна!» А я в ответ: «Р-р-р». - «А ты не рычи. Мы ватагой и Оську побороли, и тебя скрутим – и не пикнешь!»...

Милые мои одноклассницы, даст ли судьба свидеться с вами? Теперь я бы, как музыку, послушал ваши обзывалки, бурчалки, бухтелки и ворчалки. Ну нет в нас орлиной стати, и кто перечислит все причины этого? Тут и Первая мировая война, и революция, и расстрелы первых коммун в Чистиках – необыкновенно красивых рощах на западе Яутлы, и казни колчаковцев на том же месте, и раскулачивание, и Великая Отечественная, и уральские радиационные выбросы, и наземные взрывы атомных бомб в Оренбургских степях, и химизация сельского хозяйства, и другие напасти. Вот свидетельство Афимьи Корниловны Бушуевой, которая работала во время Первой мировой войны секретарём в Яутлинском сельсовете и отвозила призывников в Шатровский райвоенкомат. «Первые партии были укомплектованы рослыми, дюжими, крепкими ребятами. Военком прохаживался перед строем, поглядывая на молодых богатырей снизу вверх, и не мог надивиться на их могучую стать. Но последующие новобранцы были всё скромнее и скромнее».

До той войны жители Яутлы мирно пахали и сеяли, вволю пили свежее молоко, питались хорошим мясом, в изобилии были творог, сыр, сметана, чистые лица, ровные зубы и отменное здоровье. Вот тогда, в те неторопливые времена, когда и знать не знали об озоновых дырах, о смоге, о СПИДе, о раке, в доме Тимофея Евсеевича, что стоял невдалеке от ложка по дороге на Одину, родилась девочка. Дочка росла и достигла той поры, которую с улыбкой называют молочно-восковой спелостью. Все любовались её милой красотой. Этим в те годы никого не удивишь, но маленькая Агашка была на удивление хороша. Брови на чистом удлинённом личике, точёный профиль, аккуратный носик и глаза, глаза – погибель ребят. Когда она обращала лицо к кому-нибудь, то люди и стар, и млад озарялись светом её взгляда и не могли никому уже в течение дня сказать грубое слово.

Послала мать однажды дочку во двор вынести в ведре пойло телёнку. А теля-хвосто-меля не умел ещё пить из ведра. Надо было сунуть ему в тупогубую морду палец. Телёнок начинал его сосать шершавым ртом, и в этот момент требовалось постепенно опускать руку в ведро, пока игручий телёнок не начнёт прихлёбывать пойло. За этим занятием юную соседку и застал Викул, который пришёл к Агафьиным родителям за каким-то делом. Викул был постарше Агафьи и доводился ей даже каким-то дальним-предальним родственником. Девочка смеялась над неловким телёнком, который, взбрыкивая, то и дело терял её палец. Агафья раскрыла в улыбке свои чистые глаза-озёра на Викула, и тот совсем впал в растерянность и изумление. Ему казалось, что от одного взгляда Агафьи веселел заплот, а ворота делались нарядней занавески. Тут на крыльцо вышла мать Агафьи, увидела бестолково стоящего Викула и напустилась на него: «Викша, какого лешака девке мешаешь? Проходи в избу, не смущай Аганьку. Не видишь, она делом занята!»

Я, пишущий эти строки, не могу не сказать попутно, что моего прадеда с маминой стороны звали Митрофан Анальевич Строжков. А Викул Анальевич был его родной брат. Так что зашедшему пареньку, который растерялся от взгляда Агафьи, я довожусь правнучатым племянником.

Годы шли, Агафья заневестилась из Помаловой, то ли из Хандориной. Парень — красавец, высокий, компанейский, уважительный. Вся деревня побывала в доме у Агафьиных родителей не столько за тем, чтобы попробовать ядрёного травничку, хмельной медовухи и густого домашнего пива, сколько для того, чтобы, встав у дверной притолоки, полюбоваться живой картиной статного жениха и красавицы Агафьи под фатой с живыми цветами и в свадебном платье. А деревенское пиво для гостей раньше готовили по особому рецепту из ячменного солода, и оно получалось мягким на вкус, слегка хмельным и очень густым. Таким густым, что, если покачать фарфоровую чашку с пивом, то оно не успевало сползать с её стенок. У каждой хозяйки были свои секреты приготовления деревенского угощения и соответственно у каждой был свой вкус и аромат напитка. Выпили за здоровье молодых и Викул, и Савва, два друга, два соседа невесты. Савву Логантьевича яутляне, наверное, помнят. Он работал в «Заготзерно» столяром, был уважаемым, спокойным человеком и мастером на все руки.

Отгремела, отплясала свадьба, началась обычная жизнь молодой семьи с её заботами и хлопотами. Но молодой хозяин был предприимчивым человеком и задумал кое-какое дело. Надо заметить, что на рубеже между XIX и XX-м веком яутляне не были домоседами. Многие уезжали на Олёкму – правый приток могучей Лены – на золотые прииски. Кто был помоложе и побойчей, да с умом и осмотрительностью, те возвращались с удачей, строили каменные кладовые, приобретали выездных рысаков, ставили большие двухэтажные дома под железом с потолками, утеплёнными кошмой, и толстым слоем скотоволоса между двойными полами. Агафья с мужем тоже решили податься на Олёкму. А что? Муж пробивной, деловой, оборотистый. Почему бы и не съездить за удачей и богатством? Молодые посудили, порядили, посоветовались со стариками и отправились на другой конец России попытать счастья. Прошёл год, прошёл другой, грянула Первая мировая. В 1915 году стояли на позициях против немцев в городе Двинске Фирстон Ефимович Коркин, Никита Васильевич Невьянцев и дед мой Абросим Андриянович Строжков. Ушёл на войну Калистрат Семёнович Шевелёв, ушли и многие другие деревенские мужики. Яутляне помнят благообразного богатыря Калистрата Семёновича, который в 50-х ещё годах выкашивал ежедневно на колхозных покосах чуть ли не по полтора гектара. Он вернулся с германской войны с «Георгием» на груди.

Но вернёмся к нашим героям. На Олёкму вслед за ними, спустя какое-то время, уехали и Викул с Саввой. Время бежало, бурные события тех лет отвлекали людей от событий деревни. По пришествии нескольких лет вдруг в деревню вернулись повзрослевшие Викул, Савва и Агафья без мужа. В облике молодых ребят не было этакого молодечества, а Агафья совсем была подавлена какими-то своими переживаниями. Все трое первым делом явились к родителям Агафьи. После разговоров с ними её отец и мать тоже впали в какую-то тоскливую задумчивость, которая совсем придавила стариков. Приставания односельчан к мужичкам и даже совместные выпивки с ними ничего не дали. Было объявлено, что муж Агафьи погиб. Ну погиб и погиб, на всё воля Божья. И своим чередом потекла обыденная жизнь приехавших.

Отец Агафьи со временем поставил ей избу напротив дома, где жили Евдокия Григорьевна и Кузьма Яковлевич Строжковы. Агафья жила рукоделием, ткачеством, шитьём. Но на этом жизнь её не остановилась. Она опять шуткой и улыбкой радовала всех, кто с ней общался, и каждый заметно добрел после встречи с ней. Бывают же такие душевные люди, от одного разговора с которыми всяк становится приветливее и лучше. И тут Агафье начал оказывать особое расположение один парень. А дело было уже после революции.

Парень был моложе Агафьи, но посчитал, что женщина с нежным голосом, доброй душой, красивая и скромная, дороже всякого золота мира. Он объявил об этом отцу. Отец очень не одобрил выбор сына: она — старше, она — женщина. Что, парню девок мало в Яутле? Одна краше другой. Коромысло понесут, ни капли воды не уронят. А плясать пойдут, дом качается. Запоют песню, песня за душу берёт. И ткать, и прясть мастерицы. Что ещё пригожему молодцу надо?

Но парень был не в силах противиться сердечному влечению и, чтобы не утруждать семью имущественными просьбами, надел фуфайку, взял рукавицы и топор и пришёл, в чём был, к Агафье в избушку. Парень был рассудителен, уживчив, работящ, и жизнь этой пары стала налаживаться.

Тут началась Гражданская война. В Чистики (красивое место с берёзовыми колками за селом) привезли на нескольких телегах связанных членов первых коммун: кого закололи пиками, кого зарубили саблями. Прошло время, и самих палачей на том же месте расстреляли красные.

Я помню в этой стороне росла крупная лесная смородина и вызревал полевой лук и чеснок. Нам, ребятишкам, было удивительно, что перья лука и чеснока могут расти на лужайках безо всякого ухода. Земля, несмотря на людское безумие, продолжала дарить свои плоды независимо от того, белый или красный, бедный или богатый пользовался её дарами. Вскоре по повелению Троцкого начали комплектовать трудовые армии. И молодого мужа Агафьи мобилизовали на тяжёлые работы. А кормёжка была скудная, условия лагерные, и парень постепенно угасал и, в конце концов, помер от голода и непосильной работы.

Помнят ли яутляне Кремневу Матрёну Васильевну? В Москве в каждом театре висят в холлах в аккуратных рамах портреты артисток, прославивших театральные коллективы своими талантами. Портреты прекрасно выполнены и привлекают внимание восхищённых зрителей своей красотой. Так вот, каждый, кто видел фотографии Кремневой, согласится, что никакая артистка не сравнится с ней ни красотой, ни благородством, потому что она являла собой тот тип красоты яутлинских женщин, который сформировался на протяжении многих поколений в здоровых природных условиях, при хорошей пище, при размеренном труде и достаточном отдыхе. Ну, а сына её Аркадия Николаевича все помнят. Он в 1970-е годы был председателем Яутлинского сельсовета. Помните, односельчане, его внешность, стать и привлекательность? Так вот, мужем Агафьи был брат Матрёны Васильевны, унаследовавший все лучшие качества своих предков. Как ни жаль, но у Агафьи с её молодым мужем детей не было. Род яутлинской красавицы оборвался. И на то были свои трагические причины, о которых расскажу дальше.

Прошли годы, щёки её неумолимое время подвялило. Агафья состарилась и перед войной она естественным образом дотянула отпущенные ей годы и померла. Соседкам раздарили кросна, иголки, цевки, челноки. Избушку разобрали. Какое-то время на месте её жилья была заметна неглубокая яма, заросшая крапивой. Потом мы, ребятня, в своих играх вытоптали жгучую поросль, а безжалостное время разутюжило яму и теперь ничто не напоминает о том, что тут стояла избушка, и жила в ней красивая, добрая, отзывчивая женщина, гордость всей деревни. Но красота её не исчезла. Она перешла в весёлые березовые рощи, в полевые цветы яутлинских покосов, в июньское облако, тихо плывущее над мирной деревней.

Так бы и ушла тайна Агафьиной жизни, и никто бы никогда не узнал о бедах, что нашла она в чужедальней стороне. Но получил я однажды от родителей письмо, где они очень просили побывать дома. Жили они уже в Шатрово – районном центре. Я отказался от обычных шабашных работ, на которых в застойные времена промышляла вся полуголодная интеллигенция, и поехал к родным, побыть со стариками и помочь им по хозяйству. Я снова увидел, как в доме отца зажигает оконце у резного крыльца заходящее солнце. А вечером, когда мама доставала из русской печки духмяные пироги, я явственно увидел, как от окна из ночи всё былое крадётся и сгорает в печи, а тепло остаётся.

И как-то в один из вечеров мама спросила: «Ты помнишь, когда мы жили в Яутле, у нас возле дома было пустое место с заброшенным огородом, и была небольшая яма с крапивой?». «Конечно, помню, там мы всегда играли в лапту и в чижик». «Там Жила Агафья Тимофеевна, первая красавица всей округи. Муж её продал в публичный дом, а сам скрылся». И я узнал, какое горе испытала Агафья, уехав из родной деревни. Откуда маме было известно об этом, я не знаю. К маме моей многие приходили за помощью, за советом. Она знала травы, многим помогала в рукоделье, в шитье. Женщины приходили к ней со своими бедами и ей были известны многие тайны села, которые она унесла с собой, выполняя обещание не говорить о них никому. Она, например, даже перед смертью не раскрыла новую после замужества фамилию своей родной сестры. Я так и не знаю имён моих двоюродных братьев и сестёр, которые наверняка существуют на белом свете. Когда-то отец моей матери, боясь раскулачивания, бросил её вместе с младшей сестрой, пропал в миру. А мать девчушек, моя бабушка, померла, когда маме было 3 года, а тёте моей – год. Что-то навечно разъединило красавицу младшую сестру и дурнушку маму, какой она себя считала. Так что вечный вопрос, что есть красота, довлел своей неразрешимостью и над нашей семьёй.

Так вот, в этот приезд домой я узнал, какая у Саввы и Викула приключилась вдали от родного села небывалая история. На приисках им привалила удача. Они намыли порядочно золота, ссыпали его в кожаные мешочки и двинулись в родные края. На пути к дому они оказались в Чите. Те, кто был посвящён в их тайну, называли и другие города, где произошло с ними необычное приключение. Но, в конце концов, какая разница, где это случилось. Так вот, довольные жизнью удачливые старатели прогуливались по улицам города и незаметно оказались перед подъездом солидного здания с красным фонарём. Это был публичный дом. Бывалый Савва кивнул молодому Викуле: «Зайдём?». «Зайдём!» - лихо ответил храбрый Викул. Содержательница заведения с вырезом на груди по самое некуда опытным глазом моментально оценила возможности удачливых мужичков. Она усадила клиентов на диван и вручила им объёмистый альбом с фотографиями содержанок. Фотопортреты были выполнены на высоком художественном уровне, и около каждого был указан номер комнаты. Они углубились в изучение альбома, не торопясь, перелистывая плотные листы, и вдруг обоих пронзил леденящий озноб: с листа на них смотрела, как живая, Агафья, гипнотизируя глубиной своих необыкновенных глаз. Всего мгновение сидели друзья в оцепенении, а потом, не сговариваясь, бросились в номер к своей землячке. Альбом полетел на пол. Содержательница заведения, выронив впопыхах свои груди из разреза, бросилась за клиентами: «У нас не положено вдвоём к даме», - кудахтала она, хлопая «крыльями». «Отстань, хивря, - отрезали яутляне, - мы не за этим делом идём. Тут наша девка попала в беду. А тебе заплатим за неё сполна золотом». Эти слова сразу успокоили владелицу заведения. Она заправила выпавшие груди и вернулась к месту, на котором встречала посетителей.

Мужчины вбежали в комнату Агафьи. Она подняла глаза на вошедших, узнала их, и в испуге закрыла лицо руками разрыдалась, не в силах побороть стыд, страх и душевные муки. «Аганя, Аганя, - успокаивали её земляки, - мы к тебе не за этим делом. Увидели тебя в альбоме и пришли узнать, что с тобой подеялось». Агафья кое-как пришла в себя, но ещё долго не могла связно говорить о своём горе. Оказалось, никакого золота они с мужем не намыли и перебивались с хлеба на воду. Потом начался натуральный голод, и муж решился на неслыханное. Он продал молодую жену в публичный дом и скрылся в Маньчжурию. Яутляне выяснили, за сколько сребреников была запродана Агафья. На эту сумму они с лихвой отсыпали золотишка из заветных мешочков. А золото было первосортным, без слюдяных включений и пустой породы. В полиции мужики выправили Агафье документ, оплатив сполна тем же способом все расходы на алчных чиновников, приодели её и привезли в родное село.

Мужички оказались людьми порядочными, никому в деревне не сказали про беду женщины. Не проболтались об этом и за все последующие годы, что судьба отпустила им прожить на свете. В заведении, в которое угодила Агафья, специалисты-виртуозы сделали ей какую-то там операцию, после которой она уже не могла родить ребёночка, и была пригодна только как инструмент для выуживания денег из карманов подгулявшего мужичья в казну алчной хозяйки.

Все эти тайны были известны только двум-трём жителям деревни и не выходили в народ в течение жизни пяти поколений. Думаю я о судьбе красавицы-яутлянки, и поневоле появляется такая грустная мысль: каждой женщине, когда она из лона своей матери приходит в этот светлый мир, Ангел дарит счастье, красоту и доброе сердце. Только вот жизнь иногда почему-то жестоко отбирает первые эти подарки Ангела.

Анатолий СТРОЖКОВ.

Анатолий Иванович Строжков - прозаик. Родился в 1938 году в селе Яутла Шатровского района. После службы в армии окончил Московский инженерно-физический институт. Публиковался в журналах «Наш современник», «Чудеса и приключения», «Человек и природа». Неоднократно его рассказы, стихи публиковались в районной газете «Сельская новь». Автором издано около десяти сборников стихов и рассказов. В одной из своих книг Анатолий Иванович о появлении у него способностей к стихосложению написал следующее: «Не помню, когда начал сочинять стихи. По-моему, ещё до того, как научился писать, но, естественно после того, как начал говорить. Отец благополучно вернулся с фронта. Как-то он вспомнил одну побасёнку: «Сидели два медведя на веточке одной. Второго звали Федей, а первого — Фомой». Дальше текст папа забыл. Я тут же наговорил рифмованное продолжение о том, что Мишки шлёпнулись, перепугали волков, перепугались сами. Своей импровизацией я очень удивил отца. В школьные годы я успешно выпускал стенгазеты. После института работал В НИИ, где неистово занимался изобретательством. Не знаю, какое из двух увлечений больше способствовало одно другому или вредило: поэзия изобретательству или наоборот... Первые люди на земле говорили стихами. Теперешняя жизнь вынуждает опуститься до обыденной прозы. Те поэтические находки, которые иногда случаются, позволяют испытать счастье творчества». Писатель, поэт, прозаик Анатолий Иванович Строжков умер в июле 2015 года в городе Обнинск.